Новости всё Мода - iCity.life Москва

В 1960 году корреспондент Marie Claire Жорж Бельмонт провел две недели с Мэрилин Монро. Она дала ему огромное интервью, цитаты из которого навсегда вошли в историю.

Про Мэрилин ходит множество противоречивых историй, и мне захотелось узнать правду из первых уст. Меня предупреждали, что придется подождать. Ожидание оказалось продуктивным. Я наблюдал за тем, как она живет и как работает. Наблюдал, как общается с мужем, писателем Артуром Миллером. Обнаруживал в них похожую мягкость, интеллигентность, простоту и особенно – искренность и честность, редкие качества. У меня сложился образ пары, которая хотела быть счастливой и которая такой была – это чувствовалось по тону их рассказа. Мэрилин оказалась совсем не такой, какой мы привыкли ее представлять. Умная, открытая и совершенно беззащитная.

Мэрилин Монро: Я лучше буду отвечать на вопросы. Не умею просто так что-то рассказывать, это ужасно. С чего начать? Столько вариантов...

Marie Claire: Тем не менее, начало было – это ваше детство.

Мэрилин: Об этом никто ничего не знает, только догадки. Долгое время моя жизнь, мое прошлое оставались в полном тумане. Я никогда не говорила об этом, потому что это мое личное дело. Затем режиссер Лестер Коуэн захотел снять меня в фильме «Счастливая любовь». Он предложил мне маленькую роль, и ему надо было подписать со мной контракт. Я была еще совсем молоденькой, поэтому он сказал, что хотел бы переговорить с моим отцом или матерью. Я сказала, что это невозможно. «Почему?» – настаивал он. «Я никогда не жила с родителями», – объяснила я ему ситуацию. Это была чистая правда, и я никогда не понимала, зачем делать из этого факта сенсацию. С тех пор обо мне было написано столько всякой ерунды, что боже мой, почему бы не рассказать правду сейчас?

Какие первые воспоминания о себе как о ребенке у вас остались?

Мэрилин (после долгого молчания): Мои первые воспоминания? Ну, насколько я помню, я в коляске, в длинном белом платье, на тротуаре перед домом, где я жила с семьей, которая не была моей родной семьей. То, что я родной ребенок своей матери, – это факт. Но то, что говорят о моем отце или моих отцах, – это вздор. Первого мужа моей матери звали Бейкер. Второго – Мортенсон. Но когда родилась я, она была давно с ними разведена. Рассказывают, что мой отец был норвежцем, что видно из фамилии Мортенсон, и что он погиб вскоре после моего рождения в дорожной катастрофе. Что касается личности моего настоящего отца, то мне известно два факта. В записи о моем рождении напротив графы «профессия отца» написано «Baker». Это фамилия первого мужа моей матери, но это также и название его профессии – булочник. Когда я родилась вне брака, мать должна была дать мне фамилию. Наверное, быстро принимая решение, она сказала «Бейкер». Или это случилось по ошибке клерка. Как бы то ни было, мое имя – Норма Джин Бейкер. Это написано на всех моих школьных тетрадках. Все остальное – дурацкие выдумки.

Значит, мать воспитывала вас одна...

Мэрилин: Я никогда не жила со своей матерью. Говорят, что это не так, но это правда. Я всегда была на попечении у других людей. У моей матери были проблемы с психикой. Она работала монтажером на киностудии. Сейчас ее нет в живых. Ее родители умерли в доме для умалишенных. Мою мать тоже пришлось поместить в психиатрическую лечебницу. Иногда ее выпускали, но затем случались рецидивы. Так что у меня было так: совсем маленькой я показывала на первую входившую в комнату женщину: «Мама!» – и на первого входившего мужчину: «Папа!» Но однажды утром – мне, наверное, было три года – меня купали, и я назвала мамой женщину, которая тогда мной занималась. Она ответила: «Я не твоя мама. Называй меня тетей». «Но он мой папа»? – спросила я, показывая на ее мужа. «Нет, – ответила она, – мы не твои родители. Та женщина с рыжими волосами, которая приходит к тебе иногда, – она твоя мама». Тогда для меня это было шоком. Но поскольку моя мать приходила очень редко, она навсегда осталась для меня «рыжей женщиной». Тем не менее я знала о ее существовании. Правда, когда меня поместили в приют для сирот, это стало очередным шоком. Я уже умела читать. Прочитав надпись «Детский дом», написанную золотыми буквами на черном фоне, я устроила истерику, и меня пришлось тащить силком. Я кричала: «Я не сирота, у меня есть мама!» Позже люди говорили мне: «Тебе лучше забыть про мать». «Но где она?» – допытывалась я. «Не думай об этом, она умерла». И затем спустя некоторое время я получаю известия о ней. И так на протяжении нескольких лет. Получалось, что я придумала ее смерть, потому что не хотела признавать, где она находится. Идиотка! Как бы то ни было, я жила в одиннадцати приемных семьях. Первая семья была очень религиозной. Мы жили в маленьком городке в пригороде Лос- Анджелеса (я родилась в Лос-Анджелесе). Со мной был еще один усыновленный мальчик. Я жила с ними приблизительно до семи лет. Они были ужасно строгими, но без злобы. Воспитывали меня на свой манер, в жестких рамках, а мои ошибки исправляли с помощью кожаного ремня. В конце концов об этом стало известно, и меня передали на воспитание английской паре в Голливуде. Эти были актерами, точнее – статистами, и моя жизнь у них разительно отличалась от предыдущей. Новые родители работали много, когда у них была работа, а в остальное время наслаждались жизнью, пели, танцевали, пили, играли в карты, и у них было много друзей. С моим религиозным воспитанием я уже видела их в аду за все грехи! Я часами молилась о спасении их душ. Эти англичане держали меня у себя, потому что получали деньги от продажи имущества моей матери. Они познакомили меня с кино. Мне еще не исполнилось восьми лет. У меня были свои любимые звезды. Джин Харлоу. Мои волосы были платиновыми, за это меня прозвали «головой-паклей». Я их ненавидела и мечтала о золотистых волосах до тех пор, пока не увидела ее: такая красавица – и с платиновыми волосами, как у меня! А еще Кларк Гейбл! Надеюсь, он не рассердится на меня, если я скажу, что представляла его своим отцом. По Фрейду это совсем не плохо, наоборот! Интересно, но я никогда не мечтала о том, чтобы кто-то был моей матерью. О чем мы говорили?

Об английской паре. Когда деньги закончились...

Мэрилин: Да, они вернули меня в детский дом. Ах, подождите. Нет, я отправилась жить к этим людям в Голливуд, они были из Нового Орлеана. Но я там недолго была. Три-четыре месяца. Затем я оказалась в приюте. Там я начала заикаться. Со мной это до сих пор случается, когда я устаю или нервничаю. В приюте я стала ходить в общеобразовательную школу. На нас показывали пальцем и говорили: о, посмотрите, сиротки, сиротки! Нам было стыдно. Я была очень высокой девочкой. Мне давали четырнадцать, хотя на самом деле было 9. Тогда я уже была того же роста, что и сейчас – 163 см. Я пробыла в приюте до 11 лет. После этого жила еще во многих семьях. Может, им за меня платили? Некоторые принимали меня в конце учебной четверти и держали на каникулах. Под конец меня взял под опеку штат Калифорния. Так я попала в дом к «тете» Анне. Это была пожилая женщина, лет 60–65. Она меня очень любила, и я это чувствовала. В конце этого счастливого периода меня выдали замуж. О том замужестве мне особенно нечего сказать. Тетя должна была уезжать в Вирджинию. В Лос-Анджелесе она получала за меня 20 долларов. Если бы я уехала с ними, ей перестали бы платить, а самостоятельно содержать меня она не могла. Надо было найти способ меня пристроить. В Калифорнии девушки могут выходить замуж в 16. Таким образом, меня поставили перед выбором – или возвращаться в государственный приют до 18 лет, или выйти замуж. Мне было почти 16, и я выбрала замужество. Его фамилия была Догерти, ему был 21 год и он работал на заводе. Чуть позже началась война, и его мобилизовали в действующую армию. Незадолго до конца войны я съездила в Лас-Вегас и получила развод. Мне было 20 лет. Сейчас он полицейский агент, но мы с ним не поддерживаем связь.

Вы не боитесь говорить о себе всю правду?

Мэрилин: Близкие люди знают, как трудно мне врать. Иногда я могу о чем-то умолчать, чтобы защитить себя или других, но я не умею врать. Люди – забавные существа, они задают вам все эти вопросы, а если вы отвечаете честно, они в шоке. Меня спрашивают: «Что вы надеваете, ложась спать? Пижамную рубашку? Пижамные брюки? Ночную рубашку?» Я отвечаю: «Капельку духов Chanel № 5», – и они думают, что это я так сострила. Тогда как я просто пыталась деликатно ответить на неделикатный вопрос. Кроме того, это правда, но этому не верят! Наступил момент, когда я стала популярной, и люди не могли понять, почему меня не видели ни на премьерах, ни на презентациях. А я училась. Я хотела закончить образование и поступила на вечернее отделение в Университет Лос-Анджелеса. Днем зарабатывала на жизнь маленькими ролями в фильмах, а вечером ходила на курс по литературе и истории Америки. Я много читала. Мне открылся целый мир. Было трудно приходить на учебу вовремя. Нужно было все время спешить. Я уходила со студии в 18:30, а чтобы быть в полной готовности на площадке в 9 утра, приходилось рано вставать. Наша преподавательница мадам Сиэй не знала, что я актриса, но ей казалось странным, что молодые люди из других классов заглядывают к нам во время урока, чтобы посмотреть на меня, и шепчутся. Однажды она спросила об этом моих одноклассников, и ей сказали, что я снимаюсь в кино. Она сильно удивилась: «А я-то думала, что эта девушка только что вышла из монастыря!» Это был лучший комплимент. Но люди предпочитали видеть во мне глупую, капризную и сексапильную старлетку. Моя репутация всегда слегка запаздывала.

Вы не любите спешить?

Мэрилин: Совершенство требует времени. Я бы хотела стать великой актрисой в подлинном смысле слова и быть счастливой настолько, насколько возможно. Но что такое счастье? А чтобы стать великой, требуется много усилий и много времени. Любовь и труд – единственные подлинные вещи в нашей жизни. Они должны идти в ногу, иначе жизнь начинает хромать. С другой стороны, труд – это форма любви. И если я мечтала о любви, то хотела, чтобы она была настолько же совершенна, насколько это возможно. Когда я вышла замуж за Джо Ди Маджо в 1954 году, он уже не играл в бейсбол, но был превосходным спортсменом и человеком редкой чувствительности. Сын итальянских эмигрантов, он в юности испытал много невзгод. Поэтому мы достаточно хорошо друг друга понимали. Это нас объединяло. Но все же не идеально. И поэтому наш брак распался, к сожалению, после десяти месяцев совместной жизни.

Как вы позакомились с Артуром Миллером?

Мэрилин: Мы в первый раз встретились в павильоне, где я снималась. Я плакала, потому что узнала о смерти подруги, а он проходил мимо с режиссером Элией Казаном. Нас представили друг другу. Я видела все словно в тумане. Это был 1951 год. После этого мы не встречались четыре года. Иногда переписывались, и он прислал мне список книг, которые стоит прочитать. Потом мы снова встретились на студии. В тот вечер у меня были пробы к двум фильмам, и на площадке я старалась как могла. Никогда не забуду, что он сказал в тот день. Ему казалось, что мне надо играть в театре, а люди, слышавшие это, засмеялись. Но он повторил: «Нет-нет, серьезно». И в его тоне я почувствовала глубокую человечность. Он обращался со мной как с равной. И это для меня самое главное. С того времени, как мы поженились в 1955-м, если у меня нет съемок, мы ведем спокойную, счастливую жизнь в Нью-Йорке или в нашем доме в Коннектикуте. Мой муж любит работать рано утром. Обычно он встает в шесть. Может еще прилечь после обеда. У нас квартира не очень большая, и я распорядилась обить его кабинет звуконепроницаемыми панелями. Когда он работает, ему нужно полное одиночество. Я же встаю в половине девятого. У нас прекрасный повар. Иногда, пока он готовит завтрак, я иду гулять с моей собакой Хьюго. А когда повар в отпуске, я поднимаюсь пораньше, чтобы сделать завтрак для мужа. Я считаю, что мужчина не должен заниматься готовкой. В вопросах этикета я очень старомодна. Мне еще кажется, что мужчина ни при каких обстоятельствах не должен нести в руках то, что принадлежит женщине, – сумку, туфли на каблуках и т.п. Мне, правда, случалось прятать пеньюар в кармане мужа, но и только. После завтрака я принимаю ванну. Это совершенно необходимо. Часто приходится подниматься в шесть или даже в пять утра. Тогда контрастный душ помогает мне проснуться. А в Нью-Йорке мне нравится полежать в ванне и полистать журналы, слушая музыку. Потом я надеваю юбку и блузку, туфли на плоской подошве и куртку-поло. По вторникам и четвергам к одиннадцати я обычно хожу в актерскую студию на частные уроки к Ли Страсбергу. Я возвращаюсь к обеду, обычно мы с мужем обедаем и ужинаем вместе. За едой мы слушаем пластинки. Мой муж, как и я, любит классическую музыку. Или хороший джаз, хотя джаз мы обычно ставим, когда к нам в гости приходят друзья, которые любят потанцевать. Часто Артур работает после обеда. В это время мне всегда есть чем заняться. От первого брака у Артура двое детей, и я стараюсь быть им хорошей мачехой. В доме тоже всегда полно дел. Мне нравится готовить, но не в городе, где много суеты, а за городом, на выходных. У меня получается вкусный хлеб и лапша – раскатать, подсушить, отварить и заправить соусом. Это мои фирменные блюда. Но мне также нравится придумывать что-то новое. Мне нравятся приправы. Чеснок! Иногда я с ним перебарщиваю. Порой актеры, с которыми я учусь на курсах Страсберга, заходят к нам домой, утром или после обеда, и я готовлю им завтрак или подаю чай. В общем, мои дни всегда чем-то заполнены. Но перед ужином я всегда должна быть свободна, чтобы побыть с мужем. После ужина мы иногда идем в театр или в кино, или идем в гости, или принимаем гостей. Но чаще мы просто сидим дома, слушаем музыку, читаем или разговариваем. Мы любим гулять по улицам или в Центральном парке. Нам очень нравится ходить пешком. В нашей жизни нет рутины. Бывают моменты, когда нам бы хотелось быть более организованными, делать определенные вещи в определенное время. Но мой муж говорит, что так, по крайней мере, нам не приходится скучать. Так что все хорошо. И лично мне никогда не бывает скучно. Скучно мне только с теми людьми, которым самим скучно. Мне очень нравятся люди, но иногда я спрашиваю себя, действительно ли я хочу быть такой светской? Одиночество меня нисколько не тяготит. Я хорошо себя чувствую, когда я одна. Мне даже это нравится, это отдых. Это позволяет взять себя в руки, освежает ум.

Каково быть Мэрилин Монро на этом этапе вашей жизни?

Мэрилин: А каково вам быть самим собой?

Иногда я доволен собой и миром, иногда нет.

Мэрилин: И вы счастливы?

Честно говоря, да.

Мэрилин: Я тоже. Поскольку мне сейчас 34 и впереди есть еще несколько лет, надеюсь, что у меня достаточно времени, чтобы стать лучше и счастливей в моей работе, как и в моей личной жизни. Это моя единственная цель. Возможно, для этого понадобится немного больше времени, поскольку я человек медлительный. Я не хочу сказать, что это самый надежный путь. Но это единственное, что я знаю. И достижение этой цели дает мне чувство надежды в жизни.